Понемногу о многом

       Под катом фрагмент из жития святителя в котором показано взаимоотношения святителя со старцем Леонидом. Из него хорошо видно, как Господь направил святителя на иной путь, чем путь послушания. И дело не в том, что путь послушания, удивительный и беспреткновенный, имеет какие-то изъяны или в отсутствии духоносных наставников. Путь святителя совсем иной.

Из Полного Жизнеописания святителя Игнатия Кавказского

       Поступив в монастырь, Димитрий Александрович всей душой предался старцу о. Леониду духовное руководство. Эти отношения отличались всей искренностью, прямотой, представляли совершенное подобие древнего послушничества, которое не решалось сделать шагу без ведома или позволения наставника. Всякое движение внутренней жизни здесьпроисходит под непосредственным наблюдением старца Ежедневная исповедь помыслов дает возможность тщательно наблюдать над собой; она предохраняет новоначального инока от вредного действия этих помыслов, которые, будучи исповеданы, подобно скошенной траве, не могут уже возникать с новой силой. Опытный взор старца духовника обнаруживает самые сокровенные тайники души, указывает гнездящиеся там страсти и таким образом удивительно способствует самонаблюдению. Чистосердечная исповедь, всегдашняя преданность старцу и всецелое перед ним отсечение воли вознаграждаются духовным утешением, легкостью и мирным состоянием духа, какие свойственны бесстрастию. Они не только далеко превосходят то обыкновенное спокойствие и радостное расположение, которые получаются от житейского благополучия, но и совершенно разнствуют от них, не подобны им.
       Такой род начального подвижничества и в древнее время, когда духовными старцами обиловали пустыни и монастыри, был уделом немногих послушников; тем реже он встречается ныне, при современном оскудении духовного старчества. Ныне редкий находит наставника, могущего руководить духовно, как то: принимать исповедь помыслов, давать полезные советы, разрешать вопросы и недоумения касательно внутренней жизни.
       Димитрий Александрович, как сказано, во всем повиновался воле своего духовного отца; все вопросы и недоумения разрешались непосредственно им. Старец не ленился делать замечания своему юному питомцу, вел его путем внешнего и внутреннего смирения, обучал деятельной жизни.
       «Однажды,» рассказывает И. А. Барков, человек весьма благочестивый и достойный всякого вероятия,» ко мне приехал из Свирского монастыря о. Леонид зимой. Был жестокий мороз и вьюга; старец приехал в кибитке. Когда вошел он ко мне, я захлопотал о самоварчике и подумал: «Не один же старец приехал; вероятно, есть какой-нибудь возница,»- и я стал просить старца, чтобы он позволил ему войти. Старец согласился. Я позвал незнакомца и немало был удивлен, когда предстал передо мной молодой, красивой наружности человек со всеми признаками благородного происхождения. Он смиренно остановился у порога. «А, что, перезяб, дворянчик,»- обратился к нему старец и затем сказал мне: «Знаешь ли, кто это? Это Брянчанинов». Тогда я низко поклонился вознице».
       Такой крайне смиряющий образ руководства в жизни был предпринят о. Леонидом в отношении ученика своего, молодого ученого офицера Брянчанинова, без сомнения, для того, чтобы победить в нем всякое высокоумие и самомнение, которые обыкновенно присущи каждому благородному и образованному человеку, вступающему в среду простецов. Старец поступал как нелицемерный наставник, в духе истинного монашества, по примерам св. отцов, он постоянно подвергал своего ученика испытаниям, и такие опыты смирения не могли не нравиться благородному послушнику, с искренней любовью к Богу предавшемуся иноческим подвигам.
       Димитрий Александрович с покорностью отправлял и низкие служения. Но испытаниям, хотя бы они совершались в духовном разуме, есть мера, свыше которой они утрачивают свою привлекательную духовную сторону, остаются при одной внешности. Усердие и ревность подвергаемого испытаниям начинают тогда ослабевать, когда не получают подкрепления в силе духовного разума, которым должны быть проникнуты такие испытания. Старец при таком образе действий должен обладать в достаточной степени этой силой, чтобы его действия были несоблазнительны и удобоприемлемы, приятны для духовного чувства обучающегося. Древние святые отцы в таких случаях действовали чудодейственной силой, и она удерживала при них послушников. Разум рождается от опытности, опытность приобретается от многих примеров; а этот пример обращения с благовоспитанным и умственно необыкновенно развитым послушником в духовной практике о. Леонида едва ли был не первый. Тщательное воспитание при всем внимании к духовно-нравственной стороне требует сообразоваться и с физическим состоянием воспитываемого, а умственное его развитие нуждается в соответственном себе упражнении. Трудно предположить, чтобы все это соблюдалось при помянутых испытаниях, а описанный пример прямо говорит противное.
       Спустя год первая горячность, с какой Димитрий Александрович предался в руководство старца, стала остывать. К этому присоединилось недовольство его старцем. Некоторые поступки старца казались ему не согласными с учением св. отцов, а также о. Леонид не мог удовлетворительно отвечать на все его вопросы, разрешать все его недоумения. Вероятно, эти вопросы касались более возвышенных сторон жизни духовной, которая в высших своих проявлениях в каждом подвижнике представляет свои особенности, а потому неудивительно, что о. Леонид, при всей своей мудрости духовной, не мог удовлетворительно разрешить такие вопросы.
       Примеры такой неудовлетворительности существовали еще тогда, когда старчество процветало во всей силе и новоначальное иночество представляло поразительные, неподражаемые образцы совершенного послушания. В отеческих писаниях встречаются указания на случай такой неудовлетворительности. В «Руководстве к духовной жизни» прпп. Варсонофия и Иоанна, в ответе 501: «Если какой брат, живя со старцем, будет угнетаться помыслами по причине неудовлетворительности ответов старца, то он должен обратиться к другому старцу за разрешением, если не без ведома, то с согласия своего старца, и не должен соблазняться на своего, что тот не имеет такого дарования духовного; если же брат не имеет возможности вопросить и другого старца, то пусть потерпит, моля Бога помочь ему».
       Во время своего жительства на покое в Николо-Бабаевском монастыре в откровенной духовной беседе с братом своим П. А. Брянчаниновым преосвященный Игнатий говорил ему, между прочим, что во всю жизнь Господь не приводил его встретиться с духовно-опытным старцем, которому он мог бы открыть вполне свою духовно-деятельную жизнь,- так особенна и недоступна общему пониманию была эта жизнь. Впрочем, с признательностью и уважением вспоминал он всегда о навпоследствии чем мог старался быть ему полезен.
       В «Плаче» своем объясняет он отчасти причины неудовлетворительности для него современных ему наставников духовных: «Отцы первых веков Церкви особенно советуют искать руководителя боговдохновенного, ему предаться в совершенное, безусловное послушание; называют этот путь, каков он и есть, кратчайшим, прочнейшим, боголюбезнейшим. Отцы, отделенные от времен Христовых тысячелетием, повторяя совет своих предшественников, уже жалуются на редкость боговдохновенных наставников, на появившееся множество лжеучителей и предлагают в руководство Священное Писание и отеческие писания.
       Отцы, близкие к нашему времени, называют боговдохновенных руководителей достоянием древности и уже решительно завещавают в руководство Священное и Святое Писание, поверяемый по этим Писаниям, принимаемый с величайшею осмотрительностию и осторожностию совет современных и сожительствующих братий. Я желал быть под руководством наставника, но не привелось мне найти наставника, который бы вполне удовлетворил меня, который был бы оживленным учением отцов.
       Впрочем, я слышал много полезного, много существенно нужного, обратившегося в основные начала моего душеназидания. Да упокоит Господь в месте злачном, в месте прохлады, в месте света и блаженства почивших благодетелей души моей! Да дарует большее духовное преуспеяние и кончину благополучную текущим еще по поприщу земного странствования и труженичества!»
       Спустя год представилась необходимость о. Леониду со всеми учениками переселится из Свирского монастыря, по причине многолюдства этой обители, в другое место; он направился в Площанскую пустынь Орловской епархии. Димитрий Александрович в числе прочих учеников следовал за старцем. На пути он заехал в Петербург, где остановился у друга своего Чихачева. Свидание и откровенная беседа с ним благотворно повлияли на болезненного телом и скорбного духом Димитрия Александровича: ему поверил он думы свои, печали свои и встретил в нем полное и отрадное для себя сочувствие. По новизне предмета Чихачев не знал, чем утешить, ободрить товарища своего, и жалобам его на неудовлетворительность старца противопоставлял глубокую преданность свою и любовь; он верил ему, понимал его скорбь, видел в нем живое участие к себе и платил ему взаимностью. Друзья о Господе горели желанием соединиться и вместе неразлучно шествовать путем подвижничества.
       Проводив товарища в путь, Чихачев вторично подал прошение об увольнении от службы, которое в этот раз и получил в Бобруйской крепости, куда был командирован. Нимало не медля, взял он почтовых лошадей и поспешил в Площанскую пустынь, куда прибыл 11 января 1829 года. Он застал Димитрия Александровича еще более изнемогшим телом от болезни, духом от разных скорбных недоумений и неустройств, которые все более умножались в его духовных отношениях со старцем о. Леонидом. В Площанской пустыни общество учеников старца, ходивших к нему для откровения помыслов своих, увеличилось. Собрания их в келье старца, при многолюдстве, не обходились без некоторой молвы и рассеянности. Лишние иногда разговоры невольно приводили к празднословию и осуждению и тягостно отзывались в душе Димитрия Александровича, особенно стремившегося и прилежавшего к уединенному безмолвию, внутреннему и внешнему.
       О. Леонид, замечая, что он скорбит и томится душой, приписывал неудовольствие его то болезненному его состоянию, то внутреннему превозношению против других, чего он был совершенно чужд, ибо видел и ощущал свою только немощь и опасался лишь своего крушения, что, однако, ускользнуло от проницательного старца и образовало ошибочность взгляда его на душевное состояние ученика. Обрадовавшись прибытию к себе товарища, он несколько ободрился. Первое время было проведено друзьями в радости свидания, в благодарении Бога за избавление их от сетей мира, в ознакомлении Чихачева с порядком и уставами новой его жизни. Он тоже поступил в число учеников о. Леонида и стал ходить к нему на откровение помыслов.
       Площанская пустынь имела в то время до двухсот человек братии, отличалась чинностью и продолжительностью богослужения церковного, благорастворенным климатом и уединенным положением среди леса, представлявшим все удобства для любителей безмолвия. Настоятелем ее был в то время строитель иеромонах Маркеллин, управлявший монастырем заглазно, ибо вместе с настоятельством он был экономом при Орловском архиерейском доме, где по большей части и проживал. В Площанской же пустыни управлял наместник его, благорасположенный к старцу Леониду и его ученикам. В это же время проживал в Площанской пустыни иеромонах Макарий (Иванов)42, ревнитель подвигов духовных, изучавший подвижнические писания святых отцов и сблизившийся с о. Леонидом и его учениками. Димитрий Александрович нашел в о. Макарии человека, сочувствовавшего его стремлениям, близко с ним познакомился и до конца жизни состоял с ним в приязненных отношениях.
       Вообще братия Площанской пустыни очень благоволилие к молодым послушникам Брянчанинову и Чихачеву: они имели отдельную уединенную келью в саду монастырском и полное удобство безмолвствовать на свободе. По прежнему обычаю своему начали они еженедельно приступать к Причащению Святых Христовых Таин и во внимании себе прилежать молитве. Димитрий Александрович, как уже преуспевший в подвигах духовных, напитанный притом учением святых отцов и по ним руководивший жизнь свою и товарища своего, все более и более убеждался в необходимости для них отделиться от общества остальных учеников старца о. Леонида, ибо видел, что товарищ его Чихачев, от природы склонный к рассеянности, стал увлекаться беседами, которые обычно возникали в приемной келье о. Леонида, где ученики ждали очереди своей идти к старцу на отповедь и, пользуясь свободным временем, иногда между собой празднословили. Задумав отделиться от старца, он желал уединенно устроиться с товарищем своим в отведенной им келье, на правилах жизни скитской, т. е. жить вдвоем с общего совета и друг друга тяготы носить ради Христа. Путь жизни этой, средний между безмолвием и общежитием, похваляется святыми отцами по многим своим преимуществам.
       Изложив желание свое перед старцем о. Леонидом, Димитрий Александрович встретил с его стороны несогласие на такое отделение их от него. Несогласие это повергло в большую скорбь подвижника Божия. Он видел, что его не понимают, и не хотят понять, и превратно судят намерение его, в основе которого лежало истинное благо для него и товарища его. Старец называл желание его преждевременным и опасным и, чтобы отвлечь мысли его от этого желания, дал ему послушание составить жизнеописание блаженного старца монаха Феодора, что он и исполнил.

       Скорбь душевная, неудовлетворенность положением своим, опасение за товарища, доверчиво предавшегося по его примеру на подвиги иноческие, чем сделал его как бы ответственным за душу свою, почему должен был он блюсти не одного себя, но и его от погибели вечной,- все это болезненно отозвалось на его телесном организме. Он постоянно болезновал, изнывал душой и не переставал умолять Господа устроить судьбами Своими жизнь их по общему их желанию, чтобы знать им только келью свою да церковь и довольствоваться друг другом. В одно утро, разбудив товарища своего Чихачева, послал его в церковь к утрени; сам же остался в келье, ибо по болезни не мог в то время даже в церковь ходить. Возвратившись от утрени, Чихачев застал его бодрым, веселым и ни следа болезни в нем не было заметно.
       «Что с тобой необычайное сделалось?» — спросил Чихачев. «Милость Божия великая,»- сказал он и поведал бывшее ему видение, не во сне, а в тонкой дремоте: виделся ему светлый крест во весь его рост и надпись на кресте таинственная и ему непонятная. Над крестом виделись ветви и длани Христа Спасителя, при кресте благоговейно стояли он и товарищ его Чихачев. И был от креста Голос к нему: «Знаешь ли, что значат слова, написанные на кресте?» «Нет, Господи, не знаю»,- отвечал он. «Они значат искреннее отречение от мира и всего земного,- продолжал невидимый Голос.- А знаешь ли, почему ветви и длани Христа Спасителя наклонены на сторону ту, где стоит твой товарищ?»- «И этого не знаю, Господи!»- отвечал он. Тогда Голос ясно и значительно произнес: «Это значит, что он должен участвовать в твоих страданиях».
       На этом видение прекратилось, оставив в душе видевшего его глубокий мир, благодатное утешение и обильное умиление духовное, невыразимое словами. По замечанию Чихачева, с тех пор товарищ его получил особую духовную силу разума, удобно постигал и разрешал трудные вопросы и недоумения духовные и являл в себе многие свойства благодатные, нередко приводившие Чихачева к благоговейному удивлению. Видение было передано старцу о. Леониду, который увидел из него, что нет воли Божией удерживать ему Брянчанинова при себе. Он благословил ему жить отдельно от него вместе с Чихачевым и избрать себе другого духовника общего монастырского.